amd писал(а):
Kanosan ,а Вы в армии или хотя бы на военке были?
Видимо нет.
Amd (не знаю Вашего имени) я говорю о внутреннем выборе. Главное не сломаться "внутри" и быть свободным, я всегда так считал. Да что там считал! Это знание позволяло мне выжить во многих ситуациях в которых мало, как мне кажется, кто выжил бы.
...Но даже когда человек ломается внутри, он не должен отворачиваться от света. В противном случае он уже сам себе не будет принадлежать, так как человеку "не свет" чужд. Можете считать полным бредом всё что я говорю, мне все равно. А кому интересно, хочу привести здесь одну известную притчу, очень трогательную...
На мельницу, привели молодую лошадь. Цыган, который еепривел, уже получил расчет от старого мельника, но почему-то медлил и все, никак не уходил.
Он стоял у привязи, и прислонивши своею кудрявую чернуюголову к лошадиной шее, все гладил ее по морде, и кормил хлебом с ладони.
Время от времени, цыган поднимался и еле слышно бормотал,какие-то слова, и тогда из его черных глаз, стекали по бороде, и падали вдорожную пыль, крупные прозрачные капли.
Так прошел час, затем другой, а цыган не уходил. Иногда онзамирал, и казалось, будто уснул. Но вдруг его тело начинало снова беззвучносодрогаться, и он опять принимался гладить лошадь, и что-то бормотать…
Над широкой и гордой степью вставало солнце. В воздухеразносился аромат цветов, свежий ветер нежно шевелил травы – начинался новыйдень.
Пришел старый мельник.
- Нууу, хватит прощаться, пора отводить кобылу на работу.
Мельник, молча, взял лошадь под уздцы, и повел ее намельницу.
В душном и темном мельничном подвале, почти не было света. Втяжелом воздухе висела мучная пыль. Лошадь недовольно фыркнула, и подаласьназад. Но старый мельник, уже привязал ее в мельничный ворот, затем отвязалупряжи, и широкой ладонью шлепнул ее по заду, - "Нооо, пошла. Пошла!"
Из-за темноты и мучной пыли, лошадь не видела куда идти. Онарванулась вперед, лямки упряжи впились ей в грудь и живот, и ступица мельницы –со скрипом провернулась.
-Пошла… Пошла…
Упряжь, прикованная к вороту мешала идти, постоянно дергаялошадь то вправо, то влево. Не давая ей идти и удерживая ее движение в пределахкруга. Мучная пыль забивала горло, и ступица со скрипом поворачивалась, вращаягрохочущие жернова. Жара стояла невыносимая, едкий пот заливал лошади глаза, онзатекал под ремни и невыносимо жег кожу.
" Пошла! Пошла…" – щелкал хлыст мельника, и лошадиказалось, что день тянется бесконечно.
Наконец, мельник остановил обессилившую лошадь, выпряг ее иотвел в стойло. Там он насыпал ей овса, напоил водой, помыл ее, и чем-то смазалранки растертые упряжью.
- Ничего, обвыкнешь…
Так потянулись дни. Один за другим. И один – как другой. Мирлошади сузился необычайно, он весь лежал в пределах круга, по которому онаходила, и был всегда одинаков. Этот мир имел теперь всего две стороны.
Правая, где была дверь в подвал, после двери шла лавка, накоторой сидел старый мельник, после лавки кадка с водой, затем, стопка пустыхмешков, а затем маленькое окошечко под низким потолком, в которое почти непроникал свет.
Левая сторона мира представляла собой скрипучую мельничнуюступицу, которая подводила ворот.
И так, круг за кругом, круг за кругом, день за днем… Иногдалошади казалось, что она вращает не ворот, а землю у себя под ногами, вместе состарой мельницей, лавкой, старым мельником, кадкой с водой и стопкой пустыхмешков, и маленьким окошечком под потолком. В такие минуты ступицапредставлялась ей целым миром, а сама лошадь будто бы, что на самом-то деле,она выполняла важную миссию – являлась движущей силой этого мира. И еслиостанавливалась она - останавливался мир.
Лошадь вскоре приноровилась к нелегкой работе. Ко всему привыкаешь…
Старый мельник был добрым человеком, не бил лишний раз,кормил, ухаживал. Правда, был он не разговорчив, не в пример цыгану. Но с нимбыло и сытней, и надежней.
Так шли недели, месяцы, годы… Один одинаковый день сменялсядругим одинаковым днем, и один год сменялся другим. Скрипела ступица, вращалсямир, сыпалась мука, и три раза в день, старый мельник приносил ей овес.
Все шло как обычно, но с некоторых пор, лошади стали снитьсястранные тревожные сны. Ей снилась широкая вольная степь, ветер полный запаховвдруг кружил ей голову. Ей снилось, что она несется во весь опор навстречуэтому пьянящему летнему ветру. Она видела себя, весело скачущей по пологомуберегу реки. Искры пыли бьющих их под ее копыт повисают в прозрачном дивномвоздухе, удивительной фигурной радугой.
Лошадь чувствовала, как что-то сладко сжимается у нее вгруди. И, еще, иногда, она видела во сне черные глаза цыгана, из которых,стекая по косматой бороде, падали в придорожную пыль, крупные, прозрачныекапли. Но на утро приходил старый мельник, и все повторялось сначала. Такпрошло десять лет.
В один из таких не приветливых дней, мельник пришел раньшеобычного. Он не говоря, как обычно, ни слова, стал выпрягать лошадь. Лошадьзабеспокоилась – "Что это, старый, удумал?". А тем временем, старикуже выводил ее из подвала. Наверх. Впервые за все десять лет. Сердце лошадисжалось от страха. Старик вывел ее из ворот мельницы, и в ноздри ей ударилтакой знакомый аромат летней степи. И ей уже послышался шелест ковыля, и утренняятрель жаворонка.
- Что это?
Надбескрайней степью вставало солнце. Десять лет. Десять лет она знала толькособственные мечты об ином. Десять лет она вдыхала мучную пыль. Десть летскрипел ворот, сыпалась мука. Десять долгих лет…
И все было позади, и теперь, над вольной, широкой степьювсходило огромное солнце. Старик снял с нее узду. Она долго стояла не шевелясь.
А потом… опустила голову вниз и снова пошла по кругу...